09:48, 24 декабря 2018 г.

Пришвин и цензура: не школьная литература, часть третья

часть вторая

Заявление

Настоящим заявляю и прошу разобрать дело нашего рабочкома топ. Зинина партийца, в том, что он был в церкви и крестил ребенка православным обрядом у беспартийного администратора.

Пошла пирушка, угощение,

Породнились коммунист 

С администратором.

И покумились.

    Учитесь

Эй, друзья спешите 

Во всем себя развить,

Читать, писать учитесь,

Развязно говорить!

 

Страшная трагедия в стенах колонии

Он помер не от сладкого:

Жена жила с другим -

Была на это падкая...

Связал коту он ноги

И в печку положил,

Все облил, керосином

И печку затопил.

Дровишки загорелися,

А он трубу закрыл,

Соседи удивилися,

Что смрад пошел и дым.

Коры сосновой, шишек

Еловых подложил,

Но этим он детишек

Своих не удушил.

С веревкою на шее

Недолго он висел,

Врачи явились скоро,

Но нет...

 

История Каляевки 

Сейчас у нас в монастыре 

Не то, что было при царе.

Все исчезло, словно сон,

Беспризорных ныне дом.

Этот дом для тех несчастных,

Кои шляются в Москве.

В этот дом и проституток

Направляет губраспред.

И те пришли, кто без квартиры 

И на вокзале ночевал,

И кто на разные манеры 

Христово имя поминал.

И те бездельники попали,

Кто на Хитровке жил годами,

И самогоном торговали,

И на вокзале ночевали,

И так же ихние подружки 

Средних лет,

И есть старушки,

Кои в карточки гадали 

И слабоумных обирали,

И тот в колонию попал.

Кто без патента торговал,

И по желанию идут,

И всем им туг приют дают,

Пришли в колонию калеки.

Всяких много - есть хромые,

Есть безрукие, слепые,

Параличные, глухие,

Есть старушки-побирушки,

Много их, и старички.

Дьякона есть и дьячки.

Есть и честный люд прелестный 

Сей колонии известной.

Я выбрал из зеленой тетрадки эти стихи не для характеристики творчества Майорова, а только чтобы сократить свое описание колонии. Характерное же для Майорова-стихотворца - его злоба в грубой сатире. Напротив, в прозе, которая не служит ему средством борьбы, он - самый добрый и любвеобильный человек. Один рассказ о встрече двух друзей в чайной до того очаровал меня ясностью и простотой языка, что я не обратил даже внимания сначала на его содержание и хотел уже посылать в редакцию, как вдруг открылись мои глаза на смысл, на странное противоречие: это был рассказ, направленный против пьянства, между тем как убеждавшие себя во вреде алкоголя друзья сидели в чайной и время от времени заглядывали в уборную, чтобы там погреться вином. Как они там в уборной выжимали пробку из бутылки, как выпивали и потом закусывали колбасой и яичницей, описано до того со знанием дела, до того со вкусом, что, читая, самому хочется водочки. Рассказ кончался антиалкогольным стихотворением, которое и дало мне ключ ко всему творчеству Майорова: злоба его в стихах была потому, что стихи должны были у него непременно кого-нибудь обличать, а проза как более нетребовательная форма предназначалась собственно для изображения

действительной жизни.

- Вам надо прозой писать, - сказал я, передавая автору зеленую тетрадку. Он не понял меня или не расслышал. Я громче, - он не понимает. Кричу на все общежитие, считая его глухим; продолжаю учить его, рассказывать. Через час, когда я охрип от крика, мы вышли из дома на большой двор, окруженный монастырской оградой. Тут было - как и в стародавние времена. На огромном монастырском дворе с дорожками, обсаженными деревьями, среди тяжелых кирпичных корпусов вгнездилась старинная деревянная церковь, перенесенная сюда из какого-то села как предмет старины. Над папертью этой интересной маленькой церкви была надпись: «№ 4-й. Клуб глухонемых». Над открытыми дверьми другой церкви было написано: «Смычка» 1 (снимок 2), и над этой «смычкой» - сохранившаяся каким-то чудом фреска богородицы с младенцем на руках. Множество разных людей входило в церковь и выносило из кооператива разные товары. Среди них бросилась в глаза маленькая слепая мать со зрячим ребенком на руках.

- Вот слепая мадонна, - сказал я тихо, почти про себя.

- Этих,- отвечал мне Алексей Иваныч, - сколько хотите. Мадонны эти у нас так и валят, так и валят!

Я остановился, пораженный не тем, конечно, что в Каляевке мадонны рожают, а что глухой Майоров услыхал мои тихие слова. Я спросил еще тише о фреске богородицы над «смычкой», каким образом одно с другим ужилось, и, когда Алексей Иваныч на шопот мой ответил, я понял, что целый час кричал по-пустому: Алексей Иваныч слышал не хуже меня. Рассказываю об этом глуповатом своем положении только к тому, что Каляевка, может быть, и вся такая: с виду глухая, слепая и всякая, а про себя не хуже всех нас все понимает. Мы стали с Майоровым тихонько разговаривать: ежегодно богородицу замазывают, но современные краски в один месяц выгорают, и старые снова показываются. На одной башне недоступный уцелел архангел с трубой, пули не причинили ему вреда - от них светились только дырочки; сам же архангел грациозно зашвырнул одну босоножку как ни в чем не бывало, бежал и, трубя, скликал Страшный суд.

Сделав фотографический снимок с архангела, трубящего со стены над лесами, я вздумал снять «смычку» с богородицей. Не хватало для оживления картинки переднего плана.

1 «Смычками» в Сергиеве называются все кооперативные лавки.

 

- Нет ли у вас типов каких-нибудь? - спросил я Майорова,

- Есть, - ответил он,- такой тип: Карл Маркс.

И, схватив рукой за полу первого прохожего, спросил его:

- Скажи, Махно, где теперь Маркс?

- Карл Маркс? - переспросил Махно и, вдруг завидев кого-то вдали, крикнул ему:

- Деникин, пошли сюда Карла Маркса!

Вскоре показался седой человек, издали очень похожий на Маркса. Я уже знал, что Марксами (снимок 3) вообще зовут не за сходство,а только за солидность и, главное, за бороду,- не раз про себя самого это слышал. Тем более порадовало меня в приближавшемся старике его действительное сходство с Марксом. Когда он подошел на шесть метров, я навел аппарат, и тогда вдруг бородатый старик быстро повернулся ко мне задом, скинул пиджак, закрыл им себе голову, сделал мне мефистофельский жест и быстро удалился.

- Мы все тут немного поврежденные, - сказал Майоров и побежал вслед за Марксом.

Вскоре он вернулся, и все об’яснилось. Когда я наводил аппарат,сзади меня стоял Махно (снимок 4), злейший враг Карла Маркса. Непосвященному в фотографское дело представилось, будто находящийся сзади меня его враг может попасть вместе с ним на один снимок.

Вот почему он врагу своему Махно, а никак не мне, сделал мефистофельский жест. Узнав все это, я сказал:

- Вы бы уговорили.

- Стоит ли?.. - заколебался Майоров. -Ведь у него только обличье марксово, а так... я бы сказал вам, кто он, да как-то неловко.

Я стал упрашивать, но Майоров опять притворился глухим. Мы вышли из Каляевки, спустились к пруду. Из воды торчали сваи, покрытые зеленой травой и цветами. Мой поэт вдохновился и прочитал мне стихотворение.

Попы нам врали без стыда,

И мы им верили тогда.

А ныне заросла тропа,

И мостик сломан на пруде -

Одни столбы стоят в воде.

Похвалив стихотворение, я затем воспользовался добрым расположением поэта и попросил его тут, без свидетелей, сказать мне то неловкое о Марксе, о чем он не решался поведать мне в стенах колонии.

- Ну, ладно! - ответил Майоров.

И прошептал мне на ухо:

- Зюзюка.

Что это значило, я только после узнал, когда познакомился глубже с Каляевкой. Люди тут разделялись на два класса: достойные назывались сознательными, все же остальные были зюзюки.

часть четвертая

ВСЕ МАТЕРИАЛЫ РАЗДЕЛА "УВЛЕКАТЕЛЬНО"

Нашли опечатку в тексте? Выделите её и нажмите ctrl+enter
Этот сайт использует «cookies». Также сайт использует интернет-сервис для сбора технических данных касательно посетителей с целью получения маркетинговой и статистической информации. Условия обработки данных посетителей сайта см. "Политика конфиденциальности"